– краткое введение в мою любовь к искусству Павленского –
Павленский рождается от трудного, но страстного и плодотворного романа между Александром Бренером (с Барбарой Шурц) и Pussy Riot. Акции Бренера работник «Войны» Олег Воротников с любовью и почитанием определял как «индивидуалистический ебанизм», имея в виду, однако, что «Война» занимается исключительно коллективной работой. «Война» создавала ситуации и сцены, где не было пространства для индивидуального искреннего высказывания участников акции. Акции «Войны» не имеют человеческого лица, а позиция героя акции переменна — от члена молодежного прокремлевского движения («Унижение мента в его доме») и сексуально озабоченной любительницы женщин-полицейских («Лобзай мусора») до члена антиправительственной революционной ячейки («Штурм Белого дома»).
Pussy Riot довели до предела отсутствие в акции человеческого лица, буквально от него отказавшись. Лирический герой акции неотождествим с ее создателем. Тексты песен и статей Pussy Riot в дотюремный период нарочито упрощены и откровенно глуповаты: тандем 22- и 30-летней неуклюже отыгрывает роль 16-летних школьниц, вставших на путь радикального феминизма и политической пропаганды. Мы играли в супергероев, женщин-пауков, явившихся спасать Россию, но при том задыхались от смеха, осматривая самих себя: обоссаная котом шапка с кривыми прорезями для глаз, неработающая гитара и самодельная текущая кислотой батарея для аудиосистемы.
Тюрьма сломала самоироничный образ Pussy Riot, в суде нам открыли лица, и мы взялись за принципиально иной тон — серьезный, модернистский, профетический. Когда Павленский и Шалыгина скажут вам, что вдохновлялись Pussy Riot, они будут иметь в виду именно этот период деятельности группы — период лобового высказывания на пределе человеческих сил, высказывания изможденного, надрывного и практически лишенного самоиронии.
Я настолько хуево ощущаю себя в регистре пророка, что, освободившись, ни разу не посмотрела видео своих речей в суде. Я органически не могу не дурачиться, и вне тюрьмы я более пранкстер и трикстер (ироничные выступления в парламентах/сенатах, полушутливое отыгрывание серьезной роли) и сценарист ситуаций («МедиаЗона», «Зона права»), нежели пророк.
Павленский впитал в себя Бренера и судебных Pussy Riot — и от него не оторвать глаз. То, что я ненавижу в себе, в Павленском смотрится волшебно, цельно и органично. Он тот отчаянный герой, которым дурачащихся и смешливых Pussy Riot заставила на время стать судебная и тюремная система. Нашего юродствующего смеха не поняли, посадили на нары и героизировали — и все это произошло по чистой случайности. Как акционистское образование мы никогда не рефлексировали на тему отношений художника и власти: по нескольку раз на дню попадая в полицейские участки, мы в 95% случаев не рассказывали об этом прессе, но терпеливо дожидались освобождения и шли дальше делать концерты.
Павленский же последовательно прорабатывает в своих акциях ситуацию неравного боя между художником и авторитарной властью, где единственный твой путь — продолжать выебываться до конца, в общем-то зная, что ты обречен. Герой горд, одинок и обречен, но знанием своей обреченности он и силен: она дает ему свободу действия, которой нет ни у кого вокруг.
Он герой, и это хорошо. Такой климат на родине, что вечно нужны герои.
