Если в присутствии сотрудника российского СМИ или, не дай бог, в присутствии российского политолога произнести слово «Европа», то лица у обоих немедленно перекашиваются, как будто им только что в рот неожиданно засунули по тухлому яйцу и не дают выплюнуть.
Но работа есть работа, и вот в программе «Точка» ведущий Шевченко и главред «Эха Москвы» Венедиктов сидят и говорят об этой самой Европе. Лица у обоих, естественно, тухлые, понятно, почему. Обсуждают карикатуры «Шарли Эбдо».
Завязывается дискуссия. Шевченко считает, что карикатуры — это издевательство над утонувшим мальчиком: «Фото мальчика обсмеяны и отправлены в тираж». Венедиктов видит по-другому. Считает, что карикатуры высмеивают не мальчика, а Европу, которая «не знает, что с этим делать, и лицемерит». Понять, в чем все-таки состоит лицемерие Европы, которая в большинстве своем пытается помочь беженцам, совершенно невозможно. Поскольку в студии нет никого, кто вообще способен что-либо всерьез обсуждать. В итоге собеседники разбирают майки: Венедиктову достается с надписью: «Я – «Шарли Эбдо», а Шевченко с гордостью забирает белье, на котором указано, что его обладатель «Не «Шарли Эбдо».
Максим Шевченко, несомненно, выделяется в ряду российских телеведущих. Главное, он верит в то, что он говорит в эфире. И по степени мракобесия он тоже выделяется. Он очень искренний и интенсивный мракобес. Кроме того, он способен приглашать реальных оппонентов и не манипулирует в ходе дискуссии, разве что в силу темперамента берет на горло. Вот и в минувшее воскресенье, обсуждая проблемы Сирии, Шевченко позвал, наряду с Вениамином Поповым, востоковедом в штатском, явно примаковской закалки, в качестве его оппонента Орхана Джемаля. Который тут же захватил инициативу и стал высказывать опасения, что Россия втягивается в сирийский конфликт, что Россия претендует на контроль над этой территорией вместе с верхушкой администрации Асада. И что Асад воюет вовсе не с ИГИЛ, а с отрядами оппозиции.
Востоковед в штатском сидел, выпучив глаза и не понимая, что происходит в российском эфире. Когда же Орхан Джемаль произнес слово «контингент» применительно к российскому присутствию в Сирии, штатский востоковед Попов судорожно затряс головой: «Нет-нет-нет, не контингент, а отдельные части, ну, может, батальон какой-нибудь».
Орхан Джемаль попытался в духе советского мультика про то, как мартышка выясняла, с какого количества кокосов начинается «куча», уточнить, сколько российских войск надо ввести в Сирию, чтобы их можно было назвать контингентом. И хотя востоковед в штатском Попов эти антироссийские разговоры пресек, общий итог этой части авторской программы Максима Шевченко «Точка» произвел странное впечатление. Будто посреди пропагандистского дерьма вдруг вырос небольшой цветок журналистики с ее нормальной дискуссией, в которой представлены разные точки зрения.
Зато программа «Воскресный вечер» Владимира Соловьева, как всегда, была весьма однородна. И никаких посторонних фракций и посторонних растений эта субстанция в себе не содержала. Соловьев, видимо, считает себя великим режиссером, который творит российский политический театр у себя в студии. В этом театре есть жестко фиксированные амплуа, под которые существует основной и дублирующий состав актеров.
Вот, например, амплуа злодея. Обычно эту роль исполняет Ж. Но в минувшее воскресенье эта роль досталась военному эксперту Семену Багдасарову, который бросался на всех не хуже Ж., а, пожалуй, что и более рьяно. «Путин должен создать в ООН новую коалицию из России, Асада, курдов, стран Евразийского союза и Китая», — сообщил военный эксперт. «С кем будем воевать?», — полюбопытствовал Соловьев. «С Исламским государством и американскими военными советниками в Сирии», — свирепо отрезал военный эксперт, и глаза его при этом как-то очень нехорошо заблестели.
Амплуа юродивого в основном составе театра Соловьева обычно исполняет писатель Проханов. А в минувшее воскресенье его замещал дублер, член Зиновьевского клуба, Куликов. И, вы знаете, сыграл припадочного не хуже, чем Проханов. Сходу заявил, что никакой единой Европы не существует, что в Европе вообще ничего нет, кроме бюрократии. Потом Куликов объявил, что Европа всегда училась у Советского Союза социализму. И в заключение потребовал, чтобы Европа сбросила спесь и приходила к нам, в Россию, учиться. «Приходите к нам, мы вас научим», — манил член Зиновьевского клуба и при этом делал зазывные жесты ручкой.
Амплуа мэтра у Соловьева обычно исполняет Карен Шахназаров, которого Соловьев в ходе последнего «Поединка» произвел в «большие философы». Шахназаров, видимо, после этого так разволновался, что теперь вместо него пришлось звать Виталия Третьякова. Но тот, хотя Соловьев его философом не обзывал, тоже не подкачал. Он тоже подтвердил, что никакой единой Европы больше нет, что хваленые европейские ценности, если и были раньше, теперь исчезли, и привел в пример тот факт, что вот даже между немцами и французами свара идет, как на восточном базаре. Жаль, что Третьяков не уточнил, что это за свара, поскольку ни в каких информационных агентствах про крупный франко-германский конфликт не сообщали. Видимо, это тайный конфликт, о котором не знают ни немцы, ни французы, а известно только на факультете телевидения МГУ.
В России нет публичной политики. Ее место занимает некая имитация, отражение которой воспроизводится в студиях политических ток-шоу и итоговых программ. Театр политических теней, которые пытаются изображать реальных персонажей российской политики. К сожалению, у народа пока не прорезался голос, чтобы сказать: «Тени, знайте свое место!» Видимо, надо как-то упражнять голосовые связки.
